Сергей Михеенков - Солдатский маршал [Журнальный вариант]
Армиями командовали из Ставки и из Генштаба, порой даже не ставя в известность комфронта. Да что там армиями — дивизии, бригады выдёргивали из–под руки, чтобы перенаправить их удар в нужном направлении.
Ещё в начале февраля Ставка приняла решение объединить усилия двух фронтов, Западного и Калининского, с целью более тесной координации действий и оперативного принятия необходимых решений для успешного проведения Ржевско — Вяземской операции. Было образовано ранее существовавшее Западное направление. Командование войсками общего направления Ставка возложила на Жукова.
Порой случалось так, что штаб Жукова отдавал один приказ, Конев настаивал на своём. Так случилось и с выходом из окружения 29‑й армии. Жуков приказал Швецову выходить в полосе 22‑й армии, так как противник там держал слабую группировку. Но Конев настаивал на прежнем направлении, юго–западном. 17 февраля в помощь окружённым был выброшен батальон десантников. Одновременно выслана ударная группа из состава 81‑й танковой бригады — 10 танков и рота автоматчиков.
Выход остатков 29‑й армии начался в ночь на 18 февраля. Несколько суток тянулись из лесов обозы с медсанбатами, шла усталая, измученная бессонницей, нескончаемыми стычками с противником, голодная и холодная пехота. Основной поток вышел на позиции обороны 39‑й армии. Некоторые группы пробились к боевым порядкам 30‑й армии Лелюшенко.
По некоторым сведениям, вышло чуть более 6 000 человек. Тяжёлое вооружение было выведено из строя и брошено. Часть орудий закопана в землю. Последние дни солдаты кормились мясом убитых и павших от истощения и непомерных нагрузок лошадей.
Потери 29‑й армии составили 14 000 человек. Убитыми, пленными, ушедшими в партизаны, оставшимися в деревнях.
Среди тех, кому посчастливилось выйти к своим, была группа писателей. Среди них Александр Фадеев и Борис Полевой. Фадеев о той кошмарной поездке на фронт не написал ни строчки. Да и вспоминать не любил. Насмотрелся. А Полевой оставил следующие записи.
«Все здесь простреливается даже не из орудий, а из минометов. Бьют по скоплению людей, бьют по кострам, по любому дымку. Не брезгуют и отдельным бойцом, если он зазевался на открытом месте.
Ходим только по лесу. Странный это лес. Он весь посечен и поломан снарядами и минами. По ночам на машинах с величайшей осторожностью, без огней, по дорогам, вьющимся по дну промерзших оврагов, подвозят боеприпасы. Продукты бросают с самолетов, но больше все мимо. Выкапываем из–под снега лошадей кавалерийского корпуса, побитых здесь еще осенью, пилим замерзшую конину, строгаем ее ножами на тонкие куски и, натерев чесноком, а на худой конец хвоей, чтобы отбить запах тления, откусываем и глотаем, стараясь не дать ей растаять во рту…
В полку по сотне, а то и по несколько десятков активных штыков…»
Западный фронт понёс ещё более серьёзные потери. В окружении оказался 1‑й гвардейский кавалерийский корпус генерала Белова, части 4‑го воздушно–десантного корпуса полковника Казанкина, Западная группировка 33‑й армии. Корпуса долго будут скитаться по лесам, удерживать обширный район в партизанских лесах Смоленщины. Но 33‑ю армию ждала горькая судьба. В апреле, когда, наконец, генерал Ефремов получил разрешение на выход, немцы сожмут «котёл», ударят по советским войскам на марше, рассеют выходящие колонны. Генерал Ефремов будет сражаться до последней возможности и, когда станет очевидной угроза пленения, застрелится.
Одновременно против 11‑го кавалерийского корпуса немцы бросили две пехотных дивизии. Но генерал Соколов сумел вывести из–под удара своих конников. Вместе с частями 39‑й армии они вели бои в полуокружении до лета.
Директивы, которые шли и шли из Ставки, заклинали войска Калининского фронта об одном: «…ликвидация ржевско–гжатского–вяземской группировки противника недопустимо затянулась»; «уничтожить оленинскую группировку, захватить Ржев, овладеть Белым…» Группировка войск Калининского фронта усиливается резервами: гвардейским стрелковым корпусом, семью стрелковыми дивизиями, четырьмя авиаполками. Казалось бы, мощь!
Но по ту сторону фронта тоже шла, кипела работа по укреплению передовых линий и тылов. Резервы для некоторых боевых участков доставлялись на самолётах прямо из Германии, Чехословакии и Франции.
Только что получивший звание генерал–полковник Модель, казалось, дневал и ночевал на передовой, появляясь то на НП командира батальона, то в расположении истребителей танков, то на собрании офицеров дивизии.
Командир 6‑й пехотной дивизии, стоявшей под Ржевом, генерал Гроссман рассказывал такой случай. Гитлер имел обыкновение вмешиваться в дела командующих армиями и группами, перебрасывать дивизии и корпуса туда, куда считал нужным он. Вступив в командование 9‑й армией, Модель решил покончить с этим раз и навсегда. Ему, как командующему наполовину проваленным направлением, необходима была полная свобода действий. Но Гитлер не изменял себе и однажды решил воспользоваться правом главнокомандующего и на участке действий 9‑й армии. Начальник штаба Группы армий «Центр» по телефону сообщил Моделю, что «Гитлера очень беспокоит советская угроза Вязьме, поэтому он решил не использовать ХЬУП танковый корпус, дивизию «Дас Рейх» и 5‑ю танковую дивизию для наступления под Сычёвкой, а отвести их в резерв для использования в районе Гжатска. Испугавшись, что армию заставят наступать по двум расходящимся направлениям, 19 января Модель, кипя гневом, примчался в Вязьму из Ржева, а оттуда на самолёте вылетел в Восточную Пруссию. Модель добился личной встречи с Гитлером в обход фон Клюге, своего непосредственного начальника. Сначала он попытался изложить свои аргументы в спокойной и рассудительной манере Генерального штаба, но обнаружил, что логика на фюрера не действует. Модель чуть не пришёл в отчаяние, ему пришлось искать слова, которые дадут ему моральное превосходство над главнокомандующим германской армии. Уставившись на Гитлера сквозь монокль, Модель грубо потребовал ответа: «Мой фюрер, кто командует 9‑й армией, я или вы?». Гитлер был потрясён столь открытым вызовом новоиспечённого командующего армией. Он попытался прекратить спор, прямо приказав использовать войска фон Фитингофа в районе Гжатска. Модель покачал головой: «Это меня не устраивает». Растерявшийся диктатор наконец ответил: «Хорошо, Модель. Поступайте, как знаете, но вы отвечаете своей головой».
Этот эпизод невольно заставляет подумать над тем, а смог ли бы кто–либо из советских генералов подобный диалог держать со своим Верховным? Разве что Жуков. В период московского противостояния, в октябре 41‑го, когда в Ставке и в Генштабе царила всеобщая растерянность, когда Сталин, как последний свой резерв, вызвал из Ленинграда генерала Жукова, и тот, мгновенно овладев ситуацией, начал сращивать отдельные группировки, армии, дивизии и полки в фронтовое объединение.
Конев, имея твёрдый внутренний стержень, не всегда его демонстрировал. Но случались эпизоды, когда он был непреклонным и в разговоре со Сталиным. Такой разговор произойдёт зимой 43‑го. На приказ Верховного наступать Конев ответит резким отказом, заявит о неготовности войск к полномасштабному наступлению, о том, что, наступая без основательной подготовки, армии понесут неоправданные потери, а достижения будут сомнительными… Так отвечать Сталину было нельзя. И через несколько дней Конев будет отстранён от командования войсками фронта. Но об этом мы расскажем в своё время.
Ржев и Холм, Вязьма, Сычёвка, Гжатск… Об эти бастионы ещё год будут разбиваться волны наступающих армий Калининского, Западного и Северо — Западного фронтов, омывать их солдатской кровью. Английский историк Лиддел Гарт, размышляя о неудачах советских фронтов в схватке с группой армий «Центр» и «Север» в 1942 году, очень точно заметил, что немцы очень удачно в этот период применили тактику удержания городов–бастионов: «Эти города–бастионы были мощными препятствиями с тактической точки зрения. В стратегическом отношении они также имели большое значение, поскольку представляли собой узловые пункты путей сообщения. Немецкие гарнизоны этих городов не могли воспрепятствовать проникновению русских войск в промежутки между ними, но, блокируя пути сообщения в этих пунктах, мешали русским развить успех прорыва. Таким образом, эти города–бастионы выполняли точно такую же функцию сдерживания, на которую были рассчитаны форты французской линии Мажино. Во Франции эти укрепленные позиции смогли бы выполнить отведенную им роль, если бы цепь фортов вдоль французской границы не обрывалась на полпути, что дало немцам возможность обойти их с фланга.
Поскольку Красной Армии не удавалось подорвать оборону городов–бастионов в такой мере, чтобы вызвать их падение, глубокие клинья, вбитые советскими войсками в промежутки между ними, позже обернулись для Красной Армии недостатком. Естественно, оборонять эти клинья было труднее, чем города–бастионы, и поэтому для удержания их требовалось большое количество войск. Вклинившимся русским войскам постоянно грозило окружение в результате ударов во фланг из удерживаемых немцами бастионов.
